Обращение Н.
В. Гоголя в сборнике повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки» к украинскому
фольклору обычно объясняется тем, что писатель вынес с Украины детские и
юношеские впечатления о жизни, а также в целом его увлечением идеей народности
в России в 20–30-е годы XIX века.
Однако была ещё
одна причина, по которой Н. В. Гоголь предпочёл весёлый, радостный, счастливый
мир сказки реальной действительности.
Писатель
намеренно ушёл из городской повседневности, противопоставив ей кажущуюся гармоничной и
не испорченной цивилизацией города простонародную жизнь.
Характерен в
этом плане эпиграф к «Сорочинской ярмарке», представляющий собой слова из
старинной украинской легенды:
Менi нудно в хатi жить.
Ой, вези ж
мене iз дому,
Де багацько
грому,
грому,
Де гопцюють
все дiвки,
Де гуляють парубки!
Этот эпиграф
содержит очевидный подтекст, в котором отображено писательское неприятие искусственности
и замкнутости городского бытия, сложившееся в период петербургской жизни
Гоголя.
В июне 1828
года он окончил гимназию высших наук в Нежине и в декабре того же года приехал
в Петербург, чтобы здесь, в столице государства, осуществить своё стремление
служить на благо народа и России.
Однако
Петербург разочаровал Гоголя, и не только потому, что молодой человек сильно
нуждался в деньгах. Столица предстала перед ним как город чиновников,
равнодушных ко всему, что выходит за рамки их служебных обязанностей. «Никакой
дух не блестит в народе, – писал он матери, – всё служащие да должностные, все
толкуют о своих департаментах да коллегиях, всё подавлено, всё погрязло в
бездельных, ничтожных трудах, в которых бесплодно издерживается жизнь их».
В дальнейшем
Гоголь выразит своё восприятие Петербурга в ряде произведений, условно
объединяемых под общим названием «Петербургские повести».
В
петербургском свете, этой огромной «хате», Гоголю было «нудно» жить, и он
(пусть только мысленно, одной лишь душой своей!) устремлялся в тот дивный мир,
где «багацько грому, грому», хотя сам этот мир находился не столько в яви,
сколько в сказках, преданиях, обычаях и поверьях родной Украины, которые
захватывали Гоголя всецело.
Мотивы ухода
из цивилизации города и поиска гармонии в экзотической среде, в этноязыковой
украинской стихии следует считать очевидными романтическими мотивами,
определявшими идейно-эстетическую позицию раннего Гоголя.
Противопоставление
двух осмысляемых миров и сам контраст реального и воображаемого как
художественный приём составляют, на наш взгляд, содержательно-подтекстовую
информацию «Вечеров на хуторе близ Диканьки».
Контраст как
художественный приём (своеобразная антитеза в широком контексте произведения)
считается излюбленным приемом Н. В. Гоголя. В статье «Об архитектуре нынешнего
времени», написанной в 1831 году, писатель отмечал: «Красота никогда не бывает
так ярка и видна, как в контрасте».
Именно поэтому
вслед за красноречивым эпиграфом к «Сорочинской ярмарке» («Менi нудно в хаті жить. Ой, вези ж мене iз дому…») подана полная экспрессии и
восхищения начальная фраза повести: «Как упоителен, как роскошен летний день в
Малороссии!»
Любуясь
поэзией народной жизни, Гоголь не забывает, что изображаемое им не что иное,
как идеальный мир, подобный на сказку, которая не может продолжаться бесконечно
долго.
В конце той же
«Сорочинской ярмарки» писатель умело «переключает» тональность, возвращая
читателя к прозе жизни и позволяя ему убедиться, насколько контрастны праздники
и будни, краски и тени, радость и грусть, мир виртуальный и мир реальный:
«Ещё слышалось
где-то топанье, что-то похожее на ропот отдалённого моря, и скоро всё стало
пусто и глухо.
Не так ли и
радость, прекрасная и непостоянная гостья, улетает от нас, и напрасно одинокий
звук думает выразить веселье? В собственном эхе слышит уже он грусть и пустыню
и дико внемлет ему... И
тяжело и грустно становится сердцу, и нечем помочь ему».
Мысль о
душевном оскудении и духовном изъяне человека и человечества, о трагическом
неустройстве жизни очень рано стала овладевать сознанием Гоголя.
Соединяя в
своих повестях реальное и фантастическое (рядом с людьми в повестях «Вечеров на
хуторе близ Диканьки» живут и действуют ведьмы, черти, русалки, колдуны и
колдуньи), писатель, пожалуй, интуитивно, подсознательно подчёркивал ещё один
подтекст, построенный на контрасте: чтобы не было слишком тяжело и скучно жить
на белом свете, человеку нужно отсутствовать время от времени в реальной
действительности.
Человеку
просто необходимо ненадолго, хотя бы на миг погружаться в сказку, в то ушедшее
и невозвратимое «детство» человечества, которое строилось не на
рационально-логических началах, а на мифологическом миросозерцании, и не было
целиком основано на утилитаризме и прагматизме.
Именно так и
следует, по нашему мнению, толковать всю демонологию и сказочную экзотику
«Вечеров…», потому что фантастический элемент повестей этого сборника
составляет несомненный подтекст входящих в него произведений.
© А. Ф. Рогалев. Мир, человек, язык (опыт философии языка). – Гомель: Барк, 2010. С. 236–238.
